«Взаимная жертва»

Подобный внутрисемейный гендерный договор предпочитают молодые образованные люди в возрасте 29–35 лет. Он часто сопровождается полным изменением жизненной (прежде всего профессиональной) стратегии и женщин и мужчин. Мужья, вошедшие в роль единственного добытчика и кормильца, как правило, вынуждены свернуть с привычного профессионального пути интеллигента. При этом, определив свой брак как «традиционный», они склонны считать, что работа жены – развлечение, простительная блажь или потребность в общении.

Из интервью

Муж (юрист, предприниматель, по базовому образованию историк, закончил университет, 31 год): «Если бы я оставался преподавателем в университете, я давно бы уже защитил диссертацию... Но я считаю, что мой выбор новой специальности был обусловлен в том числе и в первую очередь интересами моей семьи. Я просто не вижу возможностей для моей жены зарабатывать серьезные деньги в нашей стране.

В таких семьях жены, обучавшиеся в тех же университетах, что и мужья, сознательно отказываются конкурировать в сферах, где «делаются деньги», поскольку эти сферы на них просто не рассчитаны. В этом состоит одна из важнейших причин того, что в российской семье роль мужчины кормильца остается одной из вглавных гендерных границ и центральным пунктом идентичности «настоящего мужчины». Одновременно возрастает значение эмоциональной и психологической поддержки жены и ее вклада в поддержание семейного единства. Это заставляет мужчин и женщин, исповедующих ценность традиционной семьи (в которой вообще -то эмоциональная близость никогда не находилась в ряду главных семейных ценностей),быть внимательнее друг к другу, осознавать ценность интимности и оберегать эмоциональную близость.

Из интервью

Жена (историк, преподает в университете, 30 лет): «Я не хочу заниматься предпринимательством, потому что это, конечно, упирается в проблемы, которые у нас в стране сей час остро стоят. Постоянный риск, страшные нервные на грузки – я считаю, что никакие деньги лично меня сейчас не могут сподвигнуть заниматься этим делом. Семейный кошелек находится в руках мужа, потому что он, естествен но, зарабатывает. Мне дается та сумма, которую я трачу на питание, на образование ребенка, на какие то свои определенные расходы. Он всегда принимает стратегические решения в нашей семье. Меня устраивает, что я не несу ответственности. Он рассказывает мне о работе, он хочет ощутить какую то поддержку, какое то понимание, что то выплеснуть, рассказать о наболевшем. Он делится со мной, а я его внимательно выслушиваю».

В рыночном российском обществе, лишающем человека надежных социальных гарантий, профессиональная стратегия находится в полной зависимости от размера заработка.

Из интервью

Жена (филолог, 32 года): «Я вообще не учитываю мой вклад в семейный бюджет, потому что те копейки, которые я зарабатываю, в нашей семье они уходят на мелкие карманные расходы, либо на подарки кому-то, когда я иду на день рож дения, в гости или еще что то. Поэтому они не играют ни какой роли в бюджете. Конечно, если бы не ребенок и если бы хотя бы муж мне помогал по дому, я бы, наверное, давно защитила диссертацию. Но на жертву стоит идти, ради семьи стоит. Сейчас я уже не жалею ни о каких жертвах, не жалею совершенно».

Итак, «скрытый» договор предполагает, что мужья ради того, чтобы обеспечить семью, отказываются от профессиональной самореализации в соответствии с полученным образованием. Жены, напротив, могут работать ради самореализации, но не претендуют зарабатывать деньги и отказываются прилагать сверхусилия, чтобы совмещать семью и профессию, отбирать время у семьи ради профессии. При этом, чем более мужья обеспокоены балансом власти в семье, тем настойчивее они повторяют, что работа жены – это ее «хобби», способ уйти от скучного быта, «прихоть». Но и самые авторитарные из мужей не решаются отрицать право жен стремиться к профессиональной самореализации, даже если рассматривают это стремление как «каприз». Очевидный на первый взгляд «сдвиг» в направлении традиционной модели («муж – кормилец и опора семьи», «жена – домашний ангел хранитель») не ведет автоматически к возрождению патриархальной модели семейной власти, являясь, по сути дела, лишь распространенным способом адаптации мужчин и женщин в рыночном обществе.

Внутрисемейный гендерный договор, условием которого является «взаимная жертва», – типичный ответ семьи на разобщенность, царящую в социуме, где «каждый за себя». Это вызывает сильнейшую тревогу, а семья, дающая иллюзию убежища в жестоком мире, превращается в сверхценность.